Kunena :: Тема: Оля вскарабкаться, 14 апреля 2018 года рассказы гибкости, утро (1/2)

Навигация: Главная Форум Главный раздел Сообщество базовых площадокОля вскарабкаться, 14 апреля 2018 года рассказы гибкости, утро

Добро пожаловать, Гость

Форум

Главный раздел

Сообщество базовых площадок

Оля вскарабкаться, 14 апреля 2018 года рассказы гибкости, утро

Страница:
1
2

ТЕМА: Оля вскарабкаться, 14 апреля 2018 года рассказы гибкости, утро

Оля вскарабкаться, 14 апреля 2018 года рассказы гибкости, утро 8 года 5 мес. назад #803

akipk

Интересная и высокооплачиваемая работа, доступная каждому!

*
Тунгдил оставил ее в покое, чтобы не мешать. Он принес Джеруну еды. Как и во все предыдущие вечера, он поставил рядом с воином огромный лист лопуха с куском хлеба, половиной головки сыра и большим куском мяса.
От камня отделился один осколок и, незамеченный всеми остальными, будто стрела, впился в грудь Йолосина.
Близнецы научили Тунгдила гномьим песням, распространенным во всех племенах. Эти песни были последним связующим звеном, объединявшим детей бога-кузнеца Враккаса.
Интуиция его не подвела: сняв с горшка крышку, он обнаружил обритую голову гнома. Охотники за головами лишили гнома волос, чтобы голова поместилась в горшок. Мед не давал воздуху доступа к плоти и хранил голову от разложения. В золотистой прозрачной жидкости плавали красные капельки крови.
Отпив глоток воды, Тунгдил вновь прислушался. «Они охотятся на представителей моего народа за деньги!» Он не мог понять, что это значит. Эта новость ошеломляла, превосходя все, с чем ему ранее приходилось сталкиваться. По законам Потаенной Страны запрещалось платить деньги за голову гнома, да Тунгдил и представить себе не мог, что кто-либо будет с гномьей головой делать.
Ее личико вдруг стало отчужденным, почти враждебным.
Небо уже начало выцветать, когда я нашел постоялый двор «Дивная заводь». До этого мне попались трактир «Дева Запада», харчевня «Поющие ивы» и питейное заведение «Вересковый мед». Я чувствовал себя, как разгуливающий во сне, а сон становился все абсурднее и тяжелее.
— Если хочет, пусть идет. Только следите за вашим эльфом. Наши мальчики эльфов очень не любят.
И снова Иш не видел и не помнил ничего, пока не очнулся, чувствуя, что сидит на чем-то твердом и спиной упирается во что-то твердое и ноги его стынут от холода. И следующим пришло ощущение, как кто-то растирает его руки, и вот тогда он окончательно пришел в сознание. И понял он, что сидит на бетонном покрытии моста и спиной опирается на стальные прутья перил. Но сначала он молоток свой увидел — свой старый молоток, который стоял вниз головкой, и рукоятка его, как обычно, застыв в воздухе, строго вверх указывала. А рядом двое молодых, каждый со своей стороны, растирали ему руки. Хотели, наверное, чтобы снова побежала по венам кровь, попадая в старческие пальцы. А рядом еще двое молодых стояли, и на их лицах тоже застыло выражение беспокойства и хмурой озабоченности. И еще Иш понял, что ледяными сделались ступни его ног; а может, не замерзли они вовсе, а просто потеряли всякую чувствительность от холода, который зовется холодом смерти. Снова чистота и ясность к разуму его возвращались, и понял он, что не очередной старческий провал памяти он пережил, а страдает от паралича или сердечного приступа и что молодые по-настоящему испуганы. Он видел, как шевелятся губы Джека, будто он что-то говорит, но ни один звук не долетал до его слуха. Странно, зачем Джек это делает? А губы Джека шевелились все быстрее и быстрее, словно уже не просто говорил он, а в крике выплескивал слова. И не сразу понял Иш, что это не Джек дурачится — это он сам ничего не слышит. И мысль эта не причинила ему боли, а даже наоборот, порадовала, ибо знал он, что не будут теперь давить на него чужие слова, как всегда давят на тех, кто может слышать. А когда и у других молодых губы зашевелились, понял Иш, что и они заговорили. Совершенно ясно понял — молодые отчаянно хотят сказать ему что-то очень важное. И тогда качнул он головой, совершенно сбитый с толку отчаянными попытками молодых сделать так, чтобы услышал их никчемный старик. И даже попытался сам сказать, что не слышит их, но понял — ни язык, ни губы больше не слушаются его. И это открытие совсем не понравилось Ишу, ибо понял он, какой обузой станет, если не сможет больше говорить сам, а никто не сможет прочесть, что напишут его старческие руки. Весь день молодые к нему уважительно, даже по-дружески относились. А сейчас видел Иш, как раздражены и сердиты они. Они размахивали руками, жестами что-то настойчиво от него требуя. И кажется, им было страшно, что старик не сделает то, чего от него просят. И почему-то все время на молоток показывали, но не считал Иш молоток важной вещью, чтобы в эту минуту о нем задумываться. Но с каждой минутой обступившие его молодые становились все настойчивей и нетерпеливей, и вот кто-то первый уже начал щипать его. И Иш почувствовал боль, потому что тело его еще продолжало чувствовать, и тогда ему показалось, что он закричал от боли, и даже слезы подступили к глазам. И ничего не мог он с собой поделать, хотя было ему стыдно и понимал он, что не к лицу слезы Последнему Американцу. «Как странно это, — думал он, — быть состарившимся Богом. Они поклоняются тебе и тут же позволяют так дурно с тобой обращаться. А если ты не хочешь делать того, что хотят от тебя, то делают так, чтобы заставить силой. Это несправедливо». И тогда, напрягая разум свой и следя за их жестами, понял Иш, что хотят молодые узнать, кому отдает он молоток свой. Молоток этот всегда Ишу принадлежал, и никто никогда не требовал, чтобы отдал он его кому-то другому, но сейчас все равно было Ишу, а главное, хотел он, чтобы прекратилась эта боль от щипков. Руки его еще двигались немного, и тогда рукой показал он, что молодой по имени Джек должен взять молоток. Джек взял молоток, выпрямился и стоял так, а молоток мерно в его правой руке покачивался. И когда трое остальных почтительно отступили, почувствовал Иш вдруг странную боль и печаль ощутил за судьбу молодого, на которого рукой указал, жестом этим передавая молоток по наследству. А молодые, кажется, вздохнули облегченно, что акт наследия совершился, и больше уже не тревожили старика. И отдыхал Иш покойно, как человек, сделавший в этом мире все, что хотел сделать, и наконец обретший покой и мир в душе своей. Теперь он знал — знал, что умирает на этом мосту. И помнил, что много людей умерло на этом мосту. Он и сам мог много лет назад умереть здесь во время какой-нибудь случайной автомобильной катастрофы. А теперь он намного пережил свой старый мир, но все равно будет умирать здесь, на этом мосту Так или иначе — конец всегда приходит, и потому он чувствовал удовлетворение. И тогда он вспомнил начало строки, прочитанной в какой-то книге, прочитанной в те годы, когда так много прочел он всяких книг: «Род проходит, и род приходит…» Но бессмысленной казалась ему эта строчка без второй половины. И он не стал вспоминать ее, а взглянул на молодых хотя какая-то серая пелена застыла в его глазах и мешала видеть отчетливо. Но все равно увидел, как, высунув языки, лежат тихо рядом две собаки, и молодые, образовав полукруг, сидят на корточках подле него и смотрят в его лицо. Трое — плечом к плечу друг к другу, а один… отдельно. Какие все-таки молодые они были. Даже в сравнении с ним молодые, а если с историей человечества сравнивать, то на многие тысячи лет моложе Он — последний из старых; они — первые из новых Но повторят ли новые путь, по которому уже когда-то прошагали старые, он не знал и, наверное, только сейчас осознал, что не хочет он повторения прежнего жизненного круга. И вспомнил он неожиданно, чем строил, как добивался человек цивилизации, — о рабстве вспомнил, о завоевателях, о войнах и тяжком гнете. Не стал больше Иш на молодых смотреть, и взгляд его, последний раз скользнув по их лицам, застыл на некогда великом творении человеческих рук. Знал Иш, что умрет скоро, и потому мост для него ближе и понятнее был, чем стоящие на нем люда. Ведь и мост когда-то цивилизации принадлежал. И еще удивился Иш, когда невдалеке увидел машину, а вернее, то, что осталось от машины. Не сразу, но вспомнил Иш маленькую двухместку, все эти годы про стоявшую здесь. Краска на кузове от непогоды отслоилась и выцвела, и не только колеса, но и рессоры ослабли и просели, и потому касалась машина днищем бетонных плит дороги. И весь верх ее побелел от птичьего помета. Забавно, сколько важных вещей он за эти годы забыл, а эту двухместку, ничего для его жизни не значащую, до сих пор помнит. И фамилию владельца тоже помнит — Джеймс Робсон. А инициал второго имени — или Е, или Т, или А, или что-то в этом роде. И жил этот человек на номерной улице Окленда. Только на одно короткое мгновение задержался взгляд Иша на двухместке, а потом чуть выше поднялся, и тогда увидел он высокие башни и плавно свисающие, совершенные дуги могучих стальных тросов. Похоже, что хорошо сохранилась эта часть моста. Видно сразу, что долго простоит, много за это время поколений людских сменится. Правда, и перила моста, и башни, и тросы — все это рыжий слой ржавчины покрывал. Только верхушки башен не красными были, а сияли белизной от помета многих поколений морских чаек. Но Иш знал, что не могла глубоко въесться ржавчина. И хотя еще многие годы может простоять мост, но с каждым годом все глубже и глубже начнет вгрызаться ржавчина в незащищенную сталь. Или вздрогнет земля от толчка землетрясения, сдвинутся мощные опоры и в какой-нибудь осенний штормовой день рухнет вниз целый пролет. Как и сам человек, так и творение рук его не может жить вечно. И хотя не мог он уже повернуть головы, но стоило лишь на мгновение зажмурить глаза, как представил Иш крутую дугу окружающих Залив холмов. Не изменились холмы с тех пор, как погибла цивилизация. Жизнь человека — лишь короткий миг в сравнении с жизнью гор, вот почему, пока будут рядом Залив и холмы, умрет он в том же мире, в каком и родился. А открыв глаза, увидел он два вытянутых пика на гребне холмов. «Две груди» — так называли их люди, и вид их заставил Иша думать об Эм, а потом в памяти ожили полузабытые воспоминания — воспоминания о матери. Земля, Эм и мама — все смешалось в его умирающем сознании, и он был даже немного рад, что именно с такими мыслями уходит.
Лилли даже стыдно стало: такое облегчение она испытала при мысли о том, что никогда его больше не увидит. Наконец-то все кончилось. Датч Бертон ушел из ее жизни.
Он снял с пояса сотовый и проверил, кто ему звонил. Лилли. И она оставила сообщение. Датч торопливо набрал код доступа к голосовой почте.
Едва я остановил машину, из дома вышел человек в кожаной куртке и бриджах. Он был высокий, белокурый, лицо его было обожжено солнцем. С первого же взгляда я почувствовал, что где-то уже видел его. Он помахал нам, весело улыбаясь.
Я пожелал им удачи в Тиншэме. Затем включил зажигание, и грузовик, разбрызгивая грязь, помчался по мокрой дороге.
Лилли вспомнила, что при первом знакомстве он произвел на нее впечатление прирожденного лидера. Что ж, прекрасно, сейчас не время разыгрывать феминистскую карту. Лилли извлекла сотовый телефон из кармана пальто. Телефон был включен, панель светилась. Она повернула телефон к Тирни, чтобы он сам мог прочесть надпись: «Нет связи».
– От официального комитета… – сказал Деннис. – Или, может быть, это самозваный комитет?
— Попробую замолвить словечко, чтобы сегодня он отпустил вас пораньше.
— Ты только посмотри! Он не сдается! Должно быть, его ненависть к жизни безгранична. — Боиндил отрубил зомби голову, и тело обмякло.
Сумки с такой силой рванулись верх, что гном не смог их удержать. Они упали прямо в руки какому-то огромному орку, и тот, хрюкнув, прижал их к себе.
— Я закончил работу на кухне, — сказал голос.
— Вы — Андокай, прозванная Вспыльчивой? — помедлив, спросил он.
— Тут слишком высокое содержание песка. — Боендал задумчиво осмотрел потолок, который через каждые пару метров поддерживали балки. — Смелое решение. Штольню явно строили не горняки и не инженеры. — Взяв оружие, он осторожно ударил им о потолок, и сверху мгновенно посыпались мелкие камешки. — Я не мастер, но я бы этот проход полностью перестроил. Из-за тепла песчаные слои в скале пересохли. Твой маг понятия не имеет, на что нужно обращать внимание в штольне. Хорошо, что мы еще раз…
И тут произошло нечто такое, что Тунгдил просто не поверил собственным глазам.
Он стоял посреди комнаты, вскинув дробовик к плечу. Филин назвал его по имени, он прищурился, словно прицеливаясь. Лицо у него было красное и сморщенное, как виноградина, слишком долго пролежавшая на солнце. На нем была старая, побитая молью лыжная шапочка, из-под которой выбивались клочки редких волос, таких же грязно-белых, как и его кустистая жесткая борода. Губы, густо измазанные табачной жижей, растянулись в улыбке, обнажив почти беззубые десны. Зубов было ровно три.
Через шесть месяцев они поженились, и в течение года жизнь их была прекрасна. Они оба много работали, оба отдавали много сил карьере, но и любви предавались с такой же силой. Они купили коттедж в горах и уединялись в нем на выходные, частенько при этом не покидая спальни.
Он вошел, внеся с собой порыв ледяного ветра, закрыл дверь, прошел через кухню и заглянул в гостиную.
— Ну, других закидонов у него нет, так что мне грех жаловаться, — подытожил Гас. — По мне, так лучше его гостя нет. Всегда оставляет коттедж в хорошем состоянии, свет выключает, отходы складывает в бак и крышкой закрывает, чтобы медведи да еноты их не потаскали. А в день выписки к полудню его уже нет в коттедже. Да уж, правила он соблюдает, это точно.
— Посуда подождет. — Обхватив ее руками за бедра, он прижался к ней сзади. — А вот кое-что другое ждать не может. Из-за тебя у меня такой стояк…
— Спасибо тебе, что притащил дрова.
Голос у Мэри-Ли был сонный и в то же время раздосадованный. Может, она вернулась в постель, когда он ушел из дому после завтрака? Не исключено, решил Уильям. Ей почти не удалось поспать прошлой ночью. Что ж, такова цена страсти. Она, видимо, решила, что имеет право весь день проваляться в постели после вчерашнего. Что ж, она ошиблась. Так ей и надо.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
— Пройдет много времени, прежде чем мы похороним их всех, — обеспокоенно сказал Гандогар. — Надеюсь, земля примет столько мертвых.
Внезапно, словно из ниоткуда, рядом с ней возник альв и его копье ударило прямо ей в живот… и попало в отполированный щит.
— Не волнуйтесь. Ручаюсь, что вы ничего не запомните из того, что увидите здесь. Открывайте, не бойтесь.
— Прекрати, Дрип, — прервал его Лдокл. — Ничего не надо, я сам разберусь.
Четыре шага, три шага, два шага… Ее ладонь опустилась на рукоять Огненного Клинка.
— Он там, он там! — завопил урод, извиваясь от боли.
— Она снаружи, господин, перед горой. Она швыряет в наши войска своими заклинаниями, — будто с трудом выдавила она, приближаясь к магу.